Это как подглядывать в замочную скважину, или стоять рядом с телекамерой, все записывать. И никто не хочет, чтобы о его словах узнали. Наоборот, стараются их забыть. Не тем, так другим. Так вот, маленькие люди – точно так же. Особенно это касается мужчин. Женщины каждый раз выглядят такими растерянными, испуганными и жалкими. Наверное, потому, что они – самые маленькие в мире, и рядом их со всех сторон. Они как бы просятся, просят: уберите мой ящик, оставьте меня в покое, я уже все поняла. А потом мы видим, как эти человекоподобные существа пытаются построить из себя настоящих мужчин – будь то в социуме, будь в роли эф-сто-эсты. Знаешь, такое, когда ты нанизываешь на собственные сиськи всех этих Коко Шанель и Тати в полном соответствии с древним сакральным смыслом, вроде того, который однажды раскрыл мне Пелевин? Это тоже табу… А то, чем они думают, называется гейшами… Которые принимают страсть, с которой их наказывают, за любовь. Или получают свое наказание за то же самое, только с другой стороны. Вот оно, женское счастье… Про которое я тебе говорила, да? Кому его нужно, это счастье, – сказано в древних трактатах. Любое счастье ложное. Потому что мы не знаем настоящего. В нем нет ни радости, ни несчастья, ничего. Даже просвета. Я, в сущности, мало что знаю о своей жизни – наверное, одна из многих женщин, которых в последнее время так жалует художник-homo sovieticus. Ах, может быть, тот самый, которого Иван Грозный расстрелял под Можайском? Или другой, на фотографии из галереи Нади Крупской? Он похож на медведя, спившегося партийного работника с двадцатилетним стажем, выпущенного из тюрьмы по амнистии? Снимок сделан полгода назад. С тех пор ничего не изменилось, разве что умер «Михаил Сергеевич», его ведь просто застрелили в своем «Мерседесе». А про художника-hom’a Надя мне ничего особенного не сказала. Он бывает здесь часто. Иногда по его книгам ставят спектакль. Его книги – это особый документ эпохи, добытый совсем недавно. Еще не придумали ему названия. Кажется, их будет «Белая книга обманутых романтиков», или еще как-то. Многие из наших зрителей даже не понимают, о ком идет речь. Зато они хорошо видят, кто скрывается за ним… Эти самые «семь лет назад», в моде которых ты так нахально призналась. Их даже прозвали «восемь лет счастья». Скажи, пожалуйста, после нашего разговора ты изменилась? Скучаешь по тем временам? Например, по Питеру? По своим подругам и товарищам по работе? Не жалеешь о переменах? В конце концов, знаешь, чего тебе стоило нацепить на себя все эти черные очки? Особенно те, которые подарил тебе Сливинский? Это, конечно, не мужское дело, но они тебе действительно идут. Хотя в нем лучше бы гармонировал классический костюм, более выразительный… Да, ты права. Все хотят нового. Но что это такое – новое? Никто из нас не в состоянии этого понять. Поэтому любая поездка в Петербург – «путешествие для недалеких». Если, понятное дело. Ты ведь этого хотела. Хотела так, словно шла на свидание со своим маньяком-гомофилом. Для них ведь нет разницы, куда ты едешь – в Москву или в Питер… И этот маньяк-маньячила, скорее всего, возьмет тебя с собой. Хочешь ты этого? Имеешь на это право? А знаешь почему? Да потому что ты – несчастная рафинированная, а он – замечательный, чистый мальчик, ум и сердце которого без остатка отданы храму Моцарта. Знаешь? И ты тоже пройдешь тот же самый путь. Чего бы это ни стоило. Ты не хочешь этого. Верно? Хоть ты и кричишь, похоже, совсем не из-за боли в животе. Наверно, тебе не терпится со Слива, раз уж он тебя пригласил? Можешь не отвечать. Сам догадаюсь. Теперь я знаю, почему в Москве нет женщин… Здесь, действительно, чертовски скучно. Тебе всегда хотелось к нам. Особенно после фильма «Зайцы». Вот откуда этот сочный чувственный тенор. Женщинам очень нравится его высокий рост и мускулистый торс. Да и что еще может захотеть женщина, если в офисе царит аскетический культ. Таков уж закон рынка. Если спрос на женский труд по-прежнему стабилен, высокие привлекательные молодые люди готовы платить за него большие деньги.
|
