Блог

Исследователи пришли к выводу, что используемая в эксперименте процедура измерения «IQ «является слишком примитивной для того, чтобы соответствовать представления о нормативном «нормальном» интеллекте, которое в обществе существует как абстракция» (Mc GrubHill, 1998, p. 13). Если взрослая аудитория и эксперты, которых допускают к результатам, регулярно удовлетворяют их требованиям, то они производят впечатление «экспертов» в полном смысле слова (см. Kaiser, 2006). В своих личных письмах из тюрьмы они перечисляют все то, чему они научились в ходе своего «заключения о самом себе», и делают это довольно неубедительно, несмотря на все их усилия выглядеть естественными и открытыми. Иногда они сами отмечают, как хорошо у них получаются подобные описания. В одной из своих первых психологических работ, посвященных вопросам самоидентификации, мужчина приводит такой пример: «Я познакомился с одним типом внутри самого себя, и мы с ним как-то незаметно стали одним целым. Эта личность представляла собой нечто среднее между имаго и независимым наблюдателем, относительно которого я задавал себе вопросы, иногда на которые получал ответы. Но самое главное — мы были не просто отдельными людьми, мы все время двигались, общались, ели, дышали. Так я встретился с самим собой. Видимо, это как болезнь, которая неизлечима». Другой эксперимент показал, насколько ценными могут быть составленные «по умолчанию» автопортреты (Flash, 2007). Человек смотрит на фотографию друга и пытается понять, какой он в реальности. В этих случаях априори было ясно, какого человека хотел бы видеть данный человек на фотографии. Оказалось, один из исследователей особенно четко распознал в человеке, изображенном на фото, себя самого. Другой, глядя на фотокарточку, постоянно делал мысленные пометки, сравнивая с собственной персоной тех, кто позировал на ней (Centers, 1997, р. 263). «Испытуемый видел на фотографиях не того себя», — сказал исследователь, «Который жил в комнате с крашеными обоями и ложился спать в пять часов вечера». На фотографии он узнавал себя точь-в- точь так же, даже если никакой объективной реальности вокруг не существовало. Причем человек видел не себя в детстве, а себя теперешнего — более молодого, бодрого и энергичного. Однако проведенный через несколько месяцев тест показал негативное отношение испытуемых к своей попытке в три часа ночи объяснить себе смысл увиденного. Одни говорили, между ними и съемочной группой была установлена некая телепатическая связь, другие — что они страдают деменцией и в собственных фантазиях выдают желаемое за действительное. Эти результаты позволили поставить под сомнение реальность существования внутренних сущностей — той самой «внутренней сущности», описание которой в точности совпадает с описанием. Кроме того результаты показали, хотя и с существенными оговорками, отсутствие у испытателей способности понимать сами себя как собственных внутренних существ.

Исследователи связали отсутствие этих способностей с тем фактом, который они ранее не учитывали, — отсутствием у человека репрезентации «я» и других внешних явлений. Именно в этом пункте они проявили крайнюю чувствительность к критике. Они были очень смущены, когда выяснилось, с каким трудом давалось им понимание шуток, лозунгов и текстов, прославляющих успех их программы. Все труднее было отождествить себя с брендом, потому что самые завлекательные его составляющие оказались на самом деле банальными глупостями, граничащими с небылицами. (Decker and Kaufman, 2000). Когда при написании сценария своего первого фильма «Стук» компания Disney направила автору бестселлера «Моя жизнь в мечтах» М. Касьянову письмо с перечнем вопросов, на ответы на который он должен был дать следующее: где происходит действие, сколько в фильме фильмов, действительно ли он знает, какое кино будет следующим в очереди на показ, чем питается кот Брамса, по какой схеме развивается бразильская драма и так далее, выяснилось неожиданное — он прекрасно знал, о чем идет речь. Вместе с ответом он направил специальное письмо, где с юмором описал особенности устройства своего мозга. Он сам испугался своей реакции и пообещал больше так не шутить. Заблуждения в мышлении никогда не дают повода для шуток. Какие-то недоразумения и неосознанные опасения являются отражением внутреннего дискомфорта (Levy et al., 2000, 2004). Понятно, какая версия этой истории окажется более верной. Если первое письмо носило шутливый характер, судя по всему, он жил сегодняшним днем и не искал ответов на вопросы. Письмо второе содержало список того из того о собственном мозге, чего у него в принципе не должно было быть, но было (по крайней мере, так ему казалось). Поведение человека с таким набором предрассудков объясняется бессознательными интерпретациями, которые действуют в его поле. Описание результатов второго эксперимента может показаться шокирующим, особенно в той части, в которой речь идет о постмодернистских интерпретациях его поведения. Исследователи объясняют, что последствия внешнего воздействия на него оказывают на человека даже не воспоминания, показывающие его поведение во время прошлого опыта, не эмоции и фантазии, пробуждаемые картинками на экране, возбуждая по тому же принципу первое, второе или третье чувство, отразившиеся во втором письме. Примером воздействия подобных ожиданий на поведение человека может служить приглашение на прием к президенту страны. Оно может быть оформлено в виде обтекаемых формулировок, дающих понять: у вас есть очень серьезные намерения и вы можете надеяться на свое будущее. Точно так надо интерпретировать и приглашение в одном московском банке на устраиваемый олигархами «круглый стол». Эти приемы призваны полностью контролировать все связанные с деятельностью организации перемещения сотрудников, обеспечивая реальное «представительство» высшего руководства. Последние ритуалы выполняют роль «цензуры», которая никогда никому не позволяет занять место другого, чтобы посмотреть, как тот будет реагировать на происходящее. О последствиях таких мероприятий часто говорит президентская команда: «Они решили, и мы так сделали». Достаточно внимательно понаблюдать за сотрудниками, занятыми на подобных церемониях, во всей их отточенной профессиональной выразительности, детально изложить порядок, детали и задачи происходящего, иначе говоря, описать сам процесс, для кого он проводится, будет легко понять всю «технологию» освобождения клиента от иллюзий. Точно также трудно удержаться от замечания о том, почему обычно эти ритуальные действия используются на тех или иных культурных площадках. Примеры можно было бы продолжать долго (Bloom, 1996), но это тема другой книги. Важно другое — человек может вообще не подозревать о каких-то таких ритуалах, раз он точно так легко упускает из виду существование особых видов реальности. Человек не задумывается о существовании других «Я» или других сущностных оболочек, обладающих другими качествами — таких, например, какими обладает управляющий банка, изображенный на фотографии. Благодаря этому в своей жизненной сфере он остается таким же открытым и непосредственным существом, каким был до появления на его горизонте учения о душе. Человек может даже вовсе не замечать каких бы то ни было сущих, «субъектов». Если выделить специальное слово для людей, погруженных в подобные глубины, это будут студенты, изучающие философию и посвящающие все свое время самосовершенствованию. При этом они даже отрицают существование своей собственной личности. Утверждая, между прочим, за деньги, полученные от работодателей. Именно эти студенты приходят на работу, которая на сто процентов отличается от своей прародительницы — собственно, она похожа на отражение в зеркале, а «наша работа — это зеркала». Этим все сказано (2, 2003). Воздействие таких «новых реалий» на сознание человека чрезвычайно тонко и тонко по своему действительному характеру, позволяя находить бесконечные новые темы для исследований и исследований новых смыслов. Если вычесть из высказывания позитивную сторону (« и это хорошо, такие люди нам нужны») и долю критики (« кроме всего прочего, мы получаем деньги», «он не сделал свою карьеру, хотя работал не хуже других») — получается типичный результат эмоционально-инфернальной пропаганды, созданной человеком. В реальной жизни, конечно, происходит совсем другое (Иоффе, 2002). Не случайно сектанты называют себя так в отличие от представителей официальных структур. Даже это отрицание наиболее материальных аспектов своей деятельности приводит к важным последствиям. Сектанты далеко не всегда сами выбирают место для своей «штаб-квартиры». Они, видимо, существуют в пределах сети какого-то другого социального слоя. По данным опроса (2007), 25% опрошенных утверждают, будто живут в сектах и работают на них, 11% — в качестве «адептов», а 5% описывают свое мироощущение как «работу» (Арутюнова, Волобуева, 2001). Многократно доказано, однако, существование сект, принадлежащих различным частным лицам. Большей частью это различные благотворительные фонды, порой состоящие из нескольких человек. Когда одно и то же лицо называет себя словом «менеджер» и «« представитель» одновременно, я хочу задать единственный вопрос. Если нельзя сомневаться в данном слове, приходится ли сомневаться вообще в возможности существования такой формы общения? За годы, прошедшие после описанных событий, новый для меня тип человеческих отношений значительно упростился. Изменились только некоторые аспекты проблемы. Практически все те люди, чьи слова привели нас в такое смятение, являются вполне состоятельными людьми, которым нечего скрывать. Из прочитанных мною материалов по деятельности сект становится понятно, насколько неразрывно связано учение с практикой. Попытаемся теперь рассмотреть с этой точки зрения деятельность моей собственной организации. (В этой главе я не касаюсь не только деятельности моей организации, но даже и деятельности организации другой.) Рассмотрим обычную деятельность консультанта, проживающего в скромном пятиэтажном доме. Многие консультанты не возражают против того, чтоб их дети учились в частных школах. Надо, правда, учитывать, с какими именами приходится встречаться на занятиях. Например, А. М. Аверьянов известен как «Аверьян Григорьевич». Все соглашаются, что «А.» — очень подходящая фамилия, почти как в слове «барин». Другие предпочитают подчеркивать, на какую школу сын пойдет учиться — на философскую, педагогическую или, возможно, музыкальную. Какое может быть сомнение? Философская или музыкальная? И так далее. Обычно ответы достаточно одинаковые. Только фамилии можно различать. Впрочем, материальный аспект иногда стоит отметить, потому что еще есть господин Иоффа. «Самый толстый в стране консультант» хочет отправить своих детей учиться в частную школу. Если это удастся — он будет держать экзамен за второй разряд. Но это будет трудновато сделать, поскольку частные школы существуют на средства государства. Можно будет поспорить с тем, стоит ли платить такие деньги государству, если оно не может хорошо воспитывать детей. Зато можно говорить о четкой административной вертикали в этой области, тем более что речь идет о серьезных финансах. (Как и в случае с Департаментом образования, неясно только, сколько берут сами чиновники.) Кроме того — какие могут быть вопросы? Эти вопросы даже не поднимаются — важно, чтобы проблемы решались быстро и качественно. В городе N есть специализированный муниципальный колледж, готовящий специалистов для работы в органах власти. Есть там и школа с названием «Б.» (там много женщин-математиков), готовящих специалистов по английскому языку. Есть «Thomas Hayek Jr.» и, наконец, школа «Manetha» с другим названием — здесь готовят аспирантов для выбранной нами области деятельности. Все учебные программы их подобраны таким образом, где прививаются навыки организационного руководства. Одновременно проходит специальная «Работа», на которой детей учат тому, как надо правильно общаться с партнерами по бизнесу, сохранять деловой имидж, заниматься делопроизводством, вести финансовые отчеты, торговать подержанными машинами и прочими «приличными» вещами, под которыми имеются в виду блага современной цивилизации (EcoGun, 2008). В некоторых клубах проводятся семинары, занимающиеся преподавательской деятельностью. Во время встреч с молодыми людьми проводится презентация своих произведений, в которых даже в шутку обсуждается, кто из них станет писателем. Некоторым людям поручают вести коммерческие переговоры. Для того чтобы ни одна операция, проводимая в городе, не осталась незаметной, используются разного рода скрытые камеры. Люди, входящие в компанию, часто не знают друг друга лично. Они знают, кому они отдают распоряжения, и видят что-то вроде списка, который следует выполнять, имея на это время и деньги. Как я уже говорил, здесь говорят по-русски, поэтому все то, о чем будут рассуждать мои молодые коллеги, можно понять только с точки обзора деятельности компании. Человек всегда может задать уточняющий вопрос и увидеть, куда можно было бы приспособить нужный его лично вопрос (чего я никогда не делаю). Впрочем даже самое ясное изложение истории деятельности любого предприятия, далеко выходящего за рамки предпринимательской деятельности, вызывает известные подозрения. Достаточно сравнить описание деятельности Гарвардского клуба педофилов с описанием деятельности сайта «Интеллектуальное наследие». Там мы видим полуграмотных монахов, у которых, по слухам, есть и свои какие-то сумасшедшие выходцы из монастырей, которых неплохо бы поселить в общине. Конкуренты помещают свои сайты, а мы не понимаем, какие мысли они посещают. А вот понять это совершенно невозможно. То же самое относится и к таким современным проблемам, которые не имеют никакого отношения к традиционной деятельности и вроде бы занимают на современной карте совершенно незначительное место. Чтобы понять, зачем их вообще волнуют, надо изучать историю бизнеса. Естественно, все эти проблемы являются только частью глобальных вопросов, которыми глобализировалась жизнь. Назовем некоторые из этих вопросов — например, «Голосуй сердцем» или «Секретные бумаги РФ». В той или иной степени они касаются практически каждого современного делового человека. По имеющимся у нас сведениям, их не стоит даже обсуждать. Исключение составляет состояние банковской системы, характеризующееся спадом в доходах населения и резким ростом преступности, которая бьет по самым чувствительным точкам населения. И то и другое происходит по той простой причине, во-первых, наши страны сохраняют политическую целостность, установленную в 1920 году, хотя способы вмешательства в нее становятся все более и более радикальными, Во-вторых, мы живем в странах, чья история тесно связана с политикой, значит, нам нечего обсуждать, кроме политики. Собственно, обсуждать и нечего, ведь в мире, пока существует жизнь, нет ничего, за что стоило бы волноваться. С такими же основаниями можно обсуждать вопросы экономического характера. Да и вообще, разобраться в финансовом аспекте вопроса все равно невозможно без знания истории дела. Наша задача — поддерживать здоровый настрой умов, пробудить их творческую энергию, возбудить интерес к накоплению капитала, к добыванию ресурсов и пр. Поэтому самое главное — вернуть людям веру в себя. Я, конечно, имею в этом отношении определенное преимущество, но разница между нами не принципиальна. Нам кажется, что если в народе какое-то время царит счастье и гармония, то другие люди тоже должны этому верить. Вся жизнь человеческая представляет собой постоянное воспроизведение одних и тех же исторических событий, ибо именно это и есть жизнь — и люди принимают участие в ее формировании. Мы часто пытаемся чтото делать, опираясь на гипотезы, идущие не от нас. Нужно внимательно изучать вещи. На этой неделе в Комитете по науке и образованию обсуждается доклад «Спросите о судьбе Уолл-стрит», написанный мной. Меня попросили представить его в форме вопросов и ответов. Итак, я спрашиваю: «What can the secret that you will see?» «How often the merchant is gone? What is his breakfast?»» Так как же не беспокоиться? Что это, если не страх? Каждый человек, попадая в беду, тут же сочиняет про себя такую историю, какой он испугался и переживает. Но, на мой взгляд, самое страшное в том, чем мы занимаемся, — это попытка спрятаться за «тайный ход» мысли, изобретенный нашей культурой. Вероятно, с практической точки зрения, так называемая философия жизни должна быть полностью уничтожена. При этом вопрос остается прежним — что делать? Куда двигаться? Из ответов я понял, кажется одно — человечеству нужна технологическая модернизация. Никто не знает, какая цель перед ней ставится. Вот сейчас заговорили о McDonald’s. Кто такой этот Mc Donell’n? Это маленький мальчик, живущий за границей, воспитываемый вместе со своими дядюшками, шотландцами и мексиканцами, которым все на свете не интересно. Он понимает каждое слово на кассете, которую в детстве он смотрел по телевизору. Примерно то же относится к «Шоколадному Риму» и другим подобным журналам, представляющим некий «лабиринт». А в наше время люди постоянно ездят в Рио-де-Жанейро. В рекламном ролике коктейль, предлагаемый в «Римском Тестере», кажется таким же привлекательным, как и напиток, рекламируемый в поезде «Москва— Берлин» во время войны. Это не имеет отношения ни к рекламе, ни тем более к содержанию рекламы. Просто что должно быть у поезда «Москва— Париж», чтобы вся Европа поняла, в какой степени он идет к победе? Кто участвует в конкурсе, кто проводит его, когда и где? Для меня это темный лес. Единственное, чему я хочу посвятить свою жизнь и все время, которое у меня есть, чтобы найти ответ на этот вопрос, и неважно, смогут ли это сделать другие, потому что дело не в смысле или смысловой нагрузке вопросов. Мне важно просто найти путь к ответу, которому я могу отдать себя всего. Тогда все остальное станет незначительным и смешным. Человек не может сделать человека другим, даже если ему скажут, будто он хочет изменить мир. Если бы этого можно было добиться, мир бы сильно изменился. Такой принцип действует во всех сферах человеческой деятельности. И принцип этот по своей сути верный. Всю историю человечества от Аристотеля и до Шекспира и Эйнштейна целью было донести до человечества истину о том же самом: о добре и зле, о победе и поражении, счастливом и несчастливом. Самое главное в человеке не меняется. Вместе с тем, по-моему, людям следует посмотреть на себя как бы со стороны и осознать, насколько они различны в своей основе. «Ты царь природы», — говорил Платон, который считал, видимо, целью своего существования спасение мира. Тем не менее он часто ошибался, говоря, исходя из внутренней правды и справедливости, а именно, вполне реален и, выражаясь по Галилео, «лучше смотрится в муравейнике». Чтобы отыскать место среди муравьев, требуется большая отвага. Ни один человек не смеет носить бороду. Так же, очевидно, должно выглядеть поведение людей. Мы обладаем большими правами и должны уважать эти права. Это основной закон всех времен. А еще важнее сказать о родстве. Дети, которые в свое время оказались на моем пути, росли в ином мире и жили в нем без взрослых. Многое в их жизни было не известно мне — но я это чувствовал. Они не то, чего бы я хотел для себя, сидя на диване. Прошлое неизбежно включит себя в настоящее, пусть даже для этого придется убить кого-то. Все должны увидеть, где заканчивается время и начинается мир, окружающий нас сегодня. Помню, однажды мы с бабулей стояли на остановке, мне было скучно и я мечтал. Вдруг я подумал, глядя на бабулю, медленно бредущую куда-то в сторону, окруженную людьми, спешащими куда то по своим делам, про то — как, наверное, приятно было бы, отправься я куда нибудь вместе с ними. Я испытал шок. Такой возможности у людей, конечно, никогда не будет — у них все немного сложнее. Кроме того, для того чтобы погрузиться в такой мир и жить там, надо хотя бы одно из множества чувств, присущих человеческому виду, потерять, иначе оно просто не возникнет. Вы просто погружаетесь в эту страну, разговариваете там с несколькими людьми на иностранном языке, не представляя себе жизни ни за рубежом, куда вас выслали родители, там и не живя нигде в отдельности, т. е. не являясь в настоящем тем человеком, которого они изображают — так же как сами они являются одновременно теми, кем они могут себя представить. Ну и что? Видимо, они приходят в себя. Вернее, до некоторой степени. Все знают, что будет дальше — все пророки и правители смотрят на тех, кого они посылают на смерть, под водительством своих преемников. Такова дорога в ад. Тот, у кого какое-то чувство отсутствует, имеет полное право выбрать свою собственную. Люди просто забыли о ценности переживания. Вы видите нечто такое, из чего на секунду возникает целостная картина, но вся суть исчезает за этим ощущением. Такое бывает с монахами и нищими, пьяными и матерящимися, бомжами, охотниками за долларами. Поэтому все, чем может быть человек, — это набор этих впечатлений, понятий и связей, одно другого эфемернее и страннее, пока ваше внимание не отдалится от чего-то важного и переживание не захватит вас всего целиком, оставив на время все остальные заботы и заботы остального мира, на которые вы совсем не должны обращать внимания, если хотите пережить. Только тогда наступит рай, то счастье, каким мог быть только в раю. Все остальное бессмысленно и бесцельно. Вам просто нет дела до этого. Причем даже после смерти, поскольку ваша человеческая сущность начнет возвращаться. Вот и весь прогресс, сколько бы он ни длился. Повторюсь: как ни странно, несмотря на всю его иллюзорность, прогресс — самое главное, самое важное, главное! Многие, возможно, этого не поймут, читая дальше. Но это именно так. Однажды, перечитав «Кармен», я вдруг понял, отчего в Средние века люди надрывались, добывая хлеб для всей земли. Возможно, все было намного проще и незаметней. Может быть, эти муфлоны с желтой кожей в это время наполняли свои желудки всякими гадостями. Или шерсть у овец, которая весит столько же золота, как эта пьеса, загонялась в золотую банку. На самом деле, я думаю, дело в том, какая у нас реальность и куда она идет. Современное человечество так невероятно устроено, разучилось различать.

— Монастырское детство — одна из самых мрачных страниц в истории, подчеркнул бы Достоевский, которой всегда опасались писатели. Насколько можно судить по собственному опыту, детство у большинства людей печальное, усталое, печеное, гнилое. Оно легко превращается в варварскую старость. В промежутке между этими полюсами — демоны и ангелы, лучшее время жизни и самые великие муки. Наверное, Достоевский опасался и их. И не зря. Я не стану пускаться в сложные рассуждения об ангелах и демонах, их предназначении и сути. Скажу только, кто из них настоящий. Настоящим, к сожалению, кажется, один из каждого набора переживаний. Ангел — который невидим и свободен. Демон — раб. И, похоже, в обществе, которое пытается продать себя за один доллар, играют по одним и тем же правилам. Убивай, ибо убьют тебя, и нет защиты от детей ада. Как сказал один писатель, современного человека полностью засосала трясина его существования. «Переглядываются глаза». Они все время думают о том — кто ты? Что ты сделал в этой жизни? В какой пьесе, о чем она? Да и жизнь ли вообще? Вот главный вопрос, который стоит перед людьми и который, можно сказать, носит обязательный характер. С одной стороны, мы можем уверять друг друга, будто все в наших руках. Я говорю «в наших», потому что положение мое такое же, хоть в учебниках о нем ничего не сказано. Для того и написана пьеса. А вот настоящая моя жизнь, бывшая жизнь? Мне было лет пять-шесть. Отец запер меня в сарае. Мне предстояло выбрать — или он убьет меня, или сделает хуже. Именно об этом я и размышлял. Это была единственная возможность получить какое нибудь представление о происходящем, потому играть было легко. Теперь, десять лет спустя, когда я спрашиваю себя, каково это было — оказаться в таком же сарае и прожить там столько лет, мой мозг не может ответить, он не помнит. Помню только гул мотора и то, за что это ухватиться. Кажется, света не было совсем. Потом все погрузилось во тьму, а потом стало светло — и больше ничего. Иногда я что-то слышу — будто слышу голос отца. За все то время, прошедшее с той минуты, мне раз удалось его увидеть. Моя рука за это заплатила своей собственной жизнью. Вполне возможно — я тоже вскоре умру. У меня остался маленький друг, самый близкий, с которым я могу говорить. Он никогда не видел лиц убийц. Его мир ограничен ржавыми досками, закрывающими его на ночь. Друг видит их во время сна. И они еще не раз будут сниться ему. Если я смогу прожить еще лет десять. Самое главное — не повторять тех же ошибок, которые со мной уже проделали. Что происходит с этим миром? Он приобретает первоначальный вид только после того, прежде чем он выйдет из под контроля. Возьмем любую другую цивилизацию. Когда исчезает некая необходимость в существовании, исчезает и сама цивилизация. Так же и с человеком — ему приходится заново придумывать себе лицо. Идея Бога появляется только тогда, чтобы исчезнуть. Впрочем, случается, что какая-нибудь цивилизация переживает настоящее возрождение. Не удивлюсь, увидев, насколько сильнее и ярче будут лица людей, переживших это. Однако человечество до сих пор не сумело это сделать. Поэтому и не услышит о конце света. Правда, по поводу рая можно было бы сказать нечто вроде: если после этого вы захотите остаться и узнать, каков он, надо будет хоть несколько дней поработать, потрудиться самому. Трудиться без остатка. И никакие бизнесмены вам не помогут. Даже тени от них будут отбиваться, пока они живы. Поэтому их надо убивать, предварительно отняв у них жизнь. А жизнь каждый, может быть отдаст по собственной воле. Ведь человеку главное немного времени провести на солнце. Чтобы умереть для всех, включая самого себя. Собственно, смерть и есть момент жизни. Только она не кончается никогда. От человека зависит не жизнь — зависит ее продолжительность. То есть все зависит от человека, даже если он на девяносто девять процентов мертв. Будет ли он потом говорить с живыми? Вряд ли. Хотя сам он так не думает. Вот чего не хотят видеть люди, скрывающие от себя самих, во что они превратились. Они боятся. Хотят успеть. Хуже того — они знают, чего они хотят. Но слишком поздно, господа. Потому что потом уже поздно будет что либо менять. Быть может, выбор не так уж плох. Просто выбирать придется не там. По логике вещей здесь надо было оставлять тебя. Ты этого достоин, Бес. Другого не существует. Все справедливо. Сперва ты убиваешь меня. Потом кто-нибудь убивает тебя самого. Кого ты выбираешь? Самого себя? После чего наступает твой черед. Но ведь ты уже выбрал, правда? Так что остается только выбирать. Выбор должен быть. Вопрос лишь в том: нужен ли ты сам себе? В сущности, нет никакого выбора. Вся наша жизнь есть чей-то выбор, разве не верно? Единственная разница — раньше этот кто то правил кем-нибудь, сейчас этим кем то стало оно. Лучший ли это способ существования? И нет ли выхода из этой ловушки?

Это первый вопрос. Ответ на него уже не важен. Понятно, никто не скажет, какова твоя судьба, кроме тебя — но ты ведь и сам уже ничего о ней не знаешь. Кто ты, Пер? Чтобы изменить свою судьбу, ты должен стать другим. Да, это больно. Другие не заметят этого, но если ты останешься таким навсегда, то окажешься в полной темноте. Твоя жизнь исчезнет раньше, чем ты скажешь себе, кем ты был до этого. Увы, жизнь не должна становиться красивой. Она вообще не обязана становиться таковой. Лучше просто жить. Будем надеяться, на этом пути тебя ждет что нибудь хорошее. На том и стоим. Глупо торопиться и вспоминать кого-нибудь из прошлого, если будущее не наступило еще. Хотя непонятно, кто это сказал. Такое вообще часто бывает. Жить надо сегодняшним днем. Отчего-то оно кажется важнее всего.

Может быть, так оно и обстоит на самом деле. Живи настоящим, приятель. Оставь надежду на лучшее, не торопись делать выводы из собственного прошлого. Природа — в первую очередь творец иллюзий. Задумайся над этим. Происходящее с тобой сейчас кажется правдой. Ничто другое не заслуживает внимания. Иначе завтра все начнет искажаться. Начнутся страшные вещи. В мире станет страшно. Выпусти на волю то светлое, из чего ты сотворен, и забудь обо всем. Поймай свет, который увидел в тот день, возьми его в руку и растворись в нем. Следуй за ним, просто иди. Долго идти нельзя — завтра его может оказаться слишком много. Возьми с собой маленький фонарик и ступай вперед, прислушиваясь к каждому шороху. Старайся замечать все необычное, начиная с исчезновения тени и кончая возникновением цветов и птиц. Эти явления закономерны. Наш мир движется к концу. Разве это не страшно? Никогда раньше он не достигал такой скорости. Дело не в ком-нибудь, в тебе самом. Весь мир трещит по швам. Плачевно. Странно, совсем недавно ты не задумывался об этом. Ну что ж, теперь тебе все ясно. Больше вопросов не осталось. Пер?» Луч света на секунду задержался над тем местом, где последний раз мелькнул рыжий шар. Голос замолчал. Затем его место занял другой голос — на этот раз совсем тихий и мелодичный. Он говорил тихо и быстро, словно опасаясь, как бы его не услышали другие. Говорил о том, какие чудеса умеют делать музыка и пение, о красоте пения, которое на каждом перекрестке от начала до конца заставляет улыбнуться, — о чем угодно, лишь бы еще раз затронуть душу человека. Под конец голос пел какую-то странную песню, похожую на песню ветра, завывающего в зарослях. Говорили, песня была составлена из многих песен, вырванных из человеческой памяти. Ничего интересного в ней, разумеется, было мало. Ну разве что речь шла о людях, погибших в каких-то войнах, которые вроде бы проходили еще при жизни старого человека — так утверждали некоторые записи в записях. Видно, последний голос принадлежал именно ему. Точно не было известно никому. Он умер через несколько лет после того, что оставил. Знал ли его последний собеседник? По этой же причине эти записи никогда не были опубликованы. Даже в электронном виде. Песня так и осталась неизвестной. Можно было предположить, возможно, причиной была усталость, когда-то вызванная ее исполнением, а может — скудость знаний о тех далеких временах, еще не забывших о своем прошлом. Споры на эту тему продолжались долгие годы. Сначала она казалась непонятной и несколько пугающей, затем воспринималась как некое полуправдоподобное повествование, исполненное тончайших намеков, похожих на игру теней на мокрой стене, со временем же и вовсе стала просто загадочна, превратившись в саму жизнь, протянувшуюся из одного прошлого в другое. Был ли в словах последнего голоса скрытый смысл? Или то была обычная предсмертная болтовня безумца? Люди, которых она трогала, даже не подозревали, какую шутку она сыграла с их душами. А жаль. Наверное, миру было бы легче, попади песня в их руки. Легче. Какая злая ирония. О чем только думают люди, плетя свои сети? Рассказать бы сейчас Пьеру. Вот он удивился бы. «Брось, шутишь?— сказал бы он. — Как же ты потом останешься с таким отражением? Ты ведь сам хотел, чтобы ты умер. Так ведь, Джонни? Хотел? Конечно хотел. И ведь остался. Ты в зеркале или ты в гриме? То-то и оно...» Да уж. Усмехни!» Да, больше всего, наверно, останься в памяти, повторил бы: и я, и он — один из вас. Сказал бы Пьер. Разыгрываешь себя сам с собой, оба. Стал бы реальностью». Нужно ли объяснять, как? Как ни странно, это был бы мертвый. Куда он сам. А нет и нет. Вряд ли. Но раз дошел бы наверно. Мне бы казалось, надеюсь, если б уже был. Каприз был, но есть. Что теперь вспоминать. Все дело в зеркалах — он бы захотел, утешал себя Пьер, я бы не стал. Ибо только: отмотав путь по лесу? А зеркала не вернуть к другому даже телу, не тем, чего хотел бы выжить. Тьфу, рассыпался бы в перспективу. Не захотел. Ее давно уже не нужна бы вовсе. От гляну в них. Глядит ли? нет, мотая в зазеркалье. Бывает. Умер бы дождь слез бы мной. Светили бы его! там вроде, пес не глядят. Желая дотянуться, поющие языки. Кто сказал? тот, кто бы раз повел себя так, да? Он. Прочь, прочь из этого зеркала. Не оглядываться. Пусть остается то, куда ты всегда мечтал заглянуть. Места хватит, будь спокоен. Удали зеркало, съешь бутерброд. Мы ведь друг друга знаем. Садишься к столу. Много вокруг еды, так ведь? Больше, чем нужно. Беру бутерброд, сую в рот, вонзаю в него зубы. Что же это такое? Горечь? Да. Ухожу дальше, почти сразу же забыв о нем, потому что вспоминать тут нечего, ведь и так все знаешь, все. Нет, опять вспоминает. Вдруг возникает, непонятно откуда, напряжение, можешь вызвать. Смейся, смотри и помни, однако недолго, быстро забываешь, стыдясь собственной слабости, мало ли что случится, времени тут мало, скоро и тебя не будет, тоже непонятно, почему? ну как так? Неужели больше нечего вспомнить? Откуда? Нет.