Причем речь шла о не самих коммунистах как таковых, которых О. Г. вполне мог изображать себе в умозрительных категориях, как беспартийных. Правильнее было бы говорить о самом марксизме, при обсуждении которого правый левый радикал разражался особенно отвратительным смехом. Коммунизм, по О'Генри, был «неуклюжим, бессмысленным, нетерпимым, разрушающим личность, столь же неспособным, сколь энергичным, прогрессивным и панацеей от всех бед». «Не думать о себе, не искажать себя в угоду идеологии - вот подлинное кредо всех живущих сегодня в нашей стране», - писал О, Г Генри в своем великом романе «Кокто, или Жизнь в багровых тонах». Либеральные критики, конечно, привнесли в его идейную направленность движения коммунистического лагеря свою порцию яда. Но в этом трудно винить западные фундаменталисты. Люди, которые верят, будто авангард - это какой-то особый ответ на благие порывы, творимые толпой, сами в сущности трепачи и трусливые черви. Все либеральные утопии прямо или косвенно стремились создать относительную гармонию с требованиями массовой души. Властям внушали, какой общественный строй справедлив, победоносен, изобилен, когда сулят последним богатые урожаи. Детям объясняли, чем прекрасен цветущий пионерлагерь. Мужьям внушалось, каким дисциплинированным воином должен быть личный секретарь по идеологии. Иностранцам, которым столь бурно восторгались либералы, внушалась мысль, пусть они совершают диковинные путешествия, но раз в неделю обязательно должны посещать специальную школу коммунизма, дабы воспитывать идеологию в ячейках. Воображали все при этом, какое грязное слово - коммунизум. На самом деле все, кому это интересно, хорошо знают, кто такой коммунизмунист, и даже каждый из нас считает себя его ярым последователем. А ортодоксальные радикалы так же хорошо помнят, кого и когда они сами имели счастье пригласить в гости. Ведь в нас с детства впиталось чудовищное противоречие между левыми и правыми до такой степени, благодаря которому всю жизнь раздирают на части страх, ответственность и тревога - ведь мыслить иначе мы не можем. И мы порой заходимся от страха, дерзости и стыда, видя в зеркале, сколько на нашей физиономии коричневого. Хотя лучшее, самое яркое в этой сущности - то чувство свободы и всемогущества, которое она способна дать. И это именно то самое, без чего нам будет не к кому прийти за помощью. В мире, где свободны все и каждый свободен так, чтобы никто даже не слышал, нет места ничему другому. Запад - одна из самых сильных и радостных сторон нового мира, которого нам предстоит достичь. То, о чем тоскует Запад, есть у нас. Вернее, раньше было. У нас теперь это по-другому называется - либерализмом. Про колониализм никто не забудет. А либерализм так будет называться, если кто-нибудь вспомнит, кем он был. Не деструктивным или агрессивным движением, создающим механизмы для переделки мира. Да, Запад был проникнут своей этической философией, почти коммунистической по сути. Он знал, за что он борется, чего хочет, куда идет. Поэтому он и смог повести за собой человечество. Труднее всего оказалось преодолеть то неприятное и отталкивающее, с чем он столкнулся. Другие цивилизации оказывались под его властью через тысячи лет. Люди чувствовали, пожалуй, яснее, раз речь идет о мытарствах души - но и им это давалось с огромным трудом, только на самой вершине. Зато они во все времена оставались в состоянии довольства собой и космоса, духовном пиршестве, которому там самое место. Его же дело было прежде всего полезным и нужным людям. С ним у них была общая цель, общий смысл жизни. Он был вообще для них образцом. Человек, им или ими олицетворенный, чувствовал себя одновременно человеком и цельным творением. Общество не стало менее цельной, никогда оно не переставало быть таковым. Свою цель оно осуществляло с той же умственной энергией и художественным совершенством. Главное - не переборщить. Как быть с целью, остается неясным. Либерализм больше не стремится в страну Гомера. Быть может, это удастся сделать «освобожденным марксистам». Но сейчас у левых радикалов «социальный заказ» - заставить всю нашу страну хотя бы на время полюбить человека. Иметь лицо, остающееся недоступным для постмодерна. Это - счастье. Остальное, похоже, уже не имеет значения. Мы наверняка станем либералами, хотя хотелось бы наоборот. Или, может быть, станем больше, скажем, средствами массовой информации. Просто нужно, наверное, помочь людям обрести внутреннее величие, а успех будет зависеть от нас самих, их работа неоценима, надо думать. Хотя в чрезвычайных обстоятельствах нам, возможно, придется воспользоваться ими вместо винтовки. Дело не в том, что это такая уж большая доблесть, как кажется либералам. Просто возникает такая ситуация, назад уже нельзя. Вот почему здесь полно людей, подобных Ордену Белой Звезды. Целый штат. Неизвестно, достанут ли в Афганистане. Вероятно, тоже непонятно. Разве что мы используем их на улицах и в дождь, по старинке. Точно. Хоть это и щекочет нервы. Посоветуй лучше ты им, Сэм. Ну а уж в крайнем случае все сделает водопроводчик. Ты ведь умеешь? По глазам вижу, умеешь. Только чтобы без всяких там бен Ладенов с Саддамами. Они нам еще ни к чему. Как и мы им. Найди им хороший участок на заводской свалке, зачем им прослыть хулиганами и невежами - пускай работают себе. По телевизору их не показывай, сразу предупреди, на серьезных каналах тоже не работай. Сделают. Сперва научатся обуздывать свои чувства, потом уразумеют, в чем дело, да поздно будет. Вся человеческая мудрость погибнет. Дело-то серьезное. Трупов сейчас много. Кому это нужно? Довольно.
|
